Он исчез в темноте, но его голос долетел до Джорона, не такой, каким он его знал, не хриплым карканьем, а чем-то более приятным – и Джорон не сомневался, что слышит его только он.
– Ты знаешь песню, но ты утратишь ее навсегда.
Он и вправду знал песню. Песню, которая жила в его сознании с тех пор, как он прикоснулся к ветрошпилю на острове Арканнис, но он не понимал, что она значит или для чего нужна – и нужна ли вообще.
– Джорон! – позвали его сверху, и он вернулся к своей супруге корабля.
Свежий ветер наполнил крылья «Дитя приливов», толкая его вперед со скоростью пусть и не поразительной, но впечатляющей.
Но его было недостаточно.
За ними высилась громада «Охотника Старухи». Как долго он оставался в трюме? Десять, двадцать оборотов песочных часов? Когда он поднял руку и оглянулся, верхние позвонки «Охотника Старухи» торчали над его пальцами.
– Впечатляет, не так ли? – спросила Миас.
– Да, – ответил он.
Потому что это была правда. Голубые зоресветы горели над кораблем, белый костяной корпус рассекал волны, во все стороны летели клочья пены. Огромные крылья поймали ветер, и над кораблем высилась башня белого облака.
На корме, рядом с Миас, стоял Коксвард.
– Мы не можем уйти от него, супруга корабля, – сказал он. – Кости «Дитя приливов» не выдержат более серьезной нагрузки. – Джорон посмотрел в небо. Глаз Скирит уже успел проделать большую часть пути к горизонту. – Однако «Охотник» не догонит нас до наступления ночи, – добавил мастер костей. – «Дитя приливов» делает все, на что он способен.
– Они будут атаковать ночью? – спросил Джорон.
Миас кивнула.
– Если Кири хочет заполучить меня и вернуться к кейшану до того, как он достигнет высоких северных течений, у нее нет выбора.
– Значит, мы будем бежать дальше? – спросил Джорон.
Миас сложила подзорную трубу.
– Нет, Джорон, – ответила она. – Мы устали, и, как утверждает Коксвард, корабль также устал – ведь мы пролетели через весь Архипелаг. Если бы я рассчитывала, что мы сможем убежать, я бы так и сделала. Но Кири нас поймает. – Миас спрятала подзорную трубу под курткой. – Сколько я ее знаю, Кири всегда мечтала о благосклонности нашей матери больше всего на свете, и сейчас у нее появился шанс ее добиться. Она будет беспощадна. – Послышался тревожный стон, и Миас положила руку на позвонок, словно хотела успокоить корабль. – «Дитя приливов» хорошо послужил нам, и я надеялась, что мы сумеем подольше вести за собой «Охотника». Но складывается впечатление, что у нас не будет такой роскоши. – Она посмотрела на Коксварда, который склонил голову, словно стыдился своей неспособности сделать для корабля больше. – Если мы хотим, чтобы у нас остались хоть какие-то шансы, нам следует развернуть корабль и сражаться, Джорон. Пока мы еще можем.
– А у нас есть шанс? – спросил Джорон.
Она положила руку на рукоять меча.
– Надежда есть всегда. Мы атакуем, пока будет еще светло, чтобы в момент сближения расчеты луков смогли стрелять в корму «Охотника», где рулевое весло связано с румпелем. И, если мы сумеем его повредить, то…
– Но сначала нам нужно будет пройти мимо луков «Охотника», супруга корабля, – вмешался Динил. – А у него они установлены на трех палубах.
– Не отвлекай меня деталями. – Миас посмотрела на большой корабль, который увеличивался с каждым мгновением, потом повернулась к Динилу и Джорону. – Мы корабль мертвых. Приговор вынесен: мы лишь ждем, когда он будет приведен в исполнение. – Она отвернулась. – Я сказала, что мы должны вступить в схватку. Почему до сих пор не очищена палуба?
38. Старуха открывает объятия, и дети палубы в них тонут
Джорон шел по сланцу. Он надел свою лучшую и единственную флотскую куртку из рыбьей кожи темно-синего цвета; Меванс заново покрасил волосы, и среди черных прядей появились ярко-синие, и заплел косы, как ему показывал Моззан с «Оскаленного зуба». Кроме того, он покрасил волосы Миас, и теперь разноцветные пряди выделялись на сером фоне.
«Дитя приливов» описал большой круг, оберегая треснувший киль и поврежденный корпус. Ветрогон присел на корточки в центре палубы, он призывал ветра, нежные и ласковые, помогавшие повернуть корабль и наполнявшие его паруса, – и от потоков, вызванных говорящим-с-ветром, у Джорона совсем не болели уши. Как только они начали разворот, «Охотник Старухи» приступил к собственному маневру, стараясь, чтобы его нос оставался направленным на «Дитя приливов», словно указательный палец на будущую жертву.
Джорон и сам не знал, почему он выбрал лучшую одежду, чтобы именно в ней умереть; просто решил, что так будет правильно.
Корабль расчистили к сражению, на пустой палубе сложили стрелы, болты и луки, расчеты заняли свои места. Все, кто не был занят работой, выстроились на палубе ровными рядами в своей лучшей одежде, и Джорон заметил, что у каждого есть на ней что-то синее, как у Миас и у него. Он прошел мимо Фарис, чье обожженное лицо перекосила улыбка, и кивнул ей.
Джорон шагал вдоль рядов, перебрасываясь с детьми палубы короткими фразами: замечаниями по поводу неправильных деталей одежды или о несуществующем мусоре на палубе, и все знали, что хранитель палубы шутит.
Джорон вдруг подумал, что на ходу изучает лица – грязные, покрытые шрамами, изуродованные, но, прежде всего, знакомые – и понял, что с самого начала недооценивал этих женщин и мужчин. Он считал их простодушными, принимавшими Миас как почти волшебное существо, способное провести их через все опасности. Он слышал, как они говорили подобные вещи, но сейчас, когда шел мимо них, уже знал, как сильно ошибался. Опытные и хладнокровные дети палубы, не раз бороздившие моря, лавируя среди течений, – они знали правду. Ведь известны случаи, когда четырехреберные корабли выходили победителями из схватки с пятиреберными. Такую победу никто не считал невозможной. И, если бы «Дитя приливов» ранее не получил столь серьезных повреждений и не стал бы таким хрупким, все женщины и мужчины поддержали бы Миас и постарались бы одержать победу.
Но «Дитя приливов» получил очень серьезные повреждения и стал уязвимым.
И еще на нем не хватало людей.
В историях, рассказанных ему отцом, удивительная вера в себя жила лишь на кораблях флота, и теперь он их понимал. Вера была всего лишь сказками, придуманными стариками, чтобы поддержать молодых, избавить их от неуверенности, успокоить страхи, сделать неизбежное маловероятным, найти надежду там, где ее быть не могло. Но на лицах пожилых детей палубы он видел правду. Они знали, что отправляются на смерть, и «Дитя приливов» летит навстречу неумолимой гибели.
А в сокровенных глубинах моря Старуха уже открыла свои объятия, чтобы приветствовать всех. И каждый из них, каждая женщина и каждый мужчина, принял свою судьбу. Они не жаловались, не плакали и не дрожали от ужаса. И если Джорону пришлось спрятать руки за спиной и переплести пальцы, чтобы не выдать свой страх, команда перебрасывалась шутками – люди улыбались ему и другим детям палубы, стоявшим рядом. Они были спокойны. Им вынесли приговор, и теперь он будет приведен в исполнение.
– Моя команда, моя удивительная команда. – Слова прозвучали на корме, Джорон повернулся и увидел Миас.
Динил стоял слева от нее, Нарза – за спиной, и, когда Миас обводила взглядом детей палубы, казалось, будто каждый становится выше. Джорон присоединился к ней, Анзир тоже встала сразу за ним, и, когда Джорон оказался рядом с Миас, у него перестали дрожать руки. Жуткие картины того, как его тело разрывают на куски кости корабля или он сгорает заживо, потускнели, и Джорон понял, как команда сумела справиться со страхом.
Здесь и сейчас он принял свою судьбу. И не потому, что хотел умереть, просто понял, что ничего другого не остается. Динил и его отец говорили о долге, и теперь Джорон знал, что сможет его исполнить. Поэтому он стоял и слушал, что говорит его супруга корабля.
– Я не стану лгать женщинам и мужчинам моей команды, – сказала Миас. – Наше положение выглядит безрадостным. – Она подождала, когда все осмыслят ее слова. Цепи на такелаже звенели, ветер свистел между веревками, крылья потрескивали. – Но я бывала в подобных переделках, и мне удалось выжить. Потому что я – Удачливая Миас, я ведьма пролива Килхьюм, а вы – моя команда. Мои девочки и мальчики, я летала на более крупных кораблях, и более престижных, и более новых. – Она снова смолкла, давая всем осознать услышанное. – Когда я поднялась на борт нашего корабля, вы были ничем. Сбродом. Пьяницами. Глупцами.