Джорон различал лишь смутное мерцающее движение под поверхностью воды. Огромное мощное тело, возможно, сужавшееся к шее, а потом раздувавшееся снова. Сияло ли оно иногда? Жар, обрушившийся на Джорона, был почти невыносимым, а ведь полдень еще не наступил. То, что являлось головой, – тут Джорон не сомневался – становилось у́же и длиннее, переходя в огромный рот, подобный клюву, но он не мог даже предположить, какого он размера. Клюв черепа, который короновал «Дитя приливов», был не больше бедра Джорона, сужаясь до толщины его предплечья в конце тарана.
Вихрезмей был значительно больше.
– Я бы хотела встретиться с ним лицом к лицу, буде такое возможно, – тихо сказала Миас. – Но, возможно, мне придется удовлетвориться тем, что я видела его на глубине.
– Ты можешь попробовать приказать ему подняться на поверхность, – сказал Меванс, стоявший у нее за спиной.
– Я могу контролировать все, что происходит на палубе, Меванс, – ответила она, – но перед нами верховный дарн всего океана, и я сомневаюсь, что он меня послушается.
Джорон разделял ее желание. Если ему было суждено умереть на острове – а с каждым днем его уверенность в этом росла, – он бы хотел сначала увидеть аракисиана. Хотя, конечно, его желания интересовали великолепное существо не больше, чем желания Миас. Поэтому он стоял, мечтал и смотрел, как аракисиан скользит под водой – далеко или близко, или под ними.
– Он поднимается, – раздался старческий скрипучий голос у него за спиной.
Они повернулись и обнаружили Гаррийю в изношенной, как старая веревка, одежде.
– Что ты делаешь на корме? – спросила Миас.
– Приношу хорошие вести, я надеюсь, – ответила Гаррийя.
– Тогда делай это с палубы, – резко сказала Миас. – Именно там твое место. К тому же ты не можешь видеть зверя с того места, где стоишь.
– Женщина чувствует море, не так ли, Миас Джилбрин?
– Супруга корабля, – поправила ее Миас, но не так быстро и яростно, как в тех случаях, когда другие перечили ей на корме.
– Но ведь это так, верно? Чувствует его. Заранее знает, что произойдет, – женщина, – спокойно сказала Гаррийя.
– Уйди с моей кормы, – сказала Миас, – или будешь наказана веревкой.
Старая женщина кивнула, отступила назад, но, если ее и беспокоила мысль о наказании, она никак этого не показала.
– Не забудь накормить своего подопечного, Джорон Твайнер, – сказала Гаррийя.
– Хранитель палубы, – поправил ее Джорон.
– Да, и это тоже. Не забудь.
Ярость забурлила в Миас, и все ее почувствовали. Гаррийя посягнула на святая святых, обратилась к офицерам по именам, а не в соответствии с их должностями, пренебрегла законами корабля. Но извержения не произошло из-за крика со стороны поручней.
– Старая Гаррийя права. Кейшан поднимается! – Правила и законы были забыты, когда все бросились к поручням, чтобы приветствовать легенду.
27. Что находится внизу
Аракисиан поднимался с гораздо большей глубины, чем предполагал Джорон, огромное, белое, точно кость, существо. Другие, знакомые формы двигались над ним. Длинные тонкие хиссены сверкали в воде, словно ножи. Косяки маленьких рыбок галда отчаянно работали хвостами, чтобы спастись от стремительно приближавшегося морского дна – вероятно, они воспринимали это именно так. Жалящих райюлл, бесцельно следовавших по течениям и пожиравших все, до чего им удавалось добраться, решительно отодвигали в сторону. Зубохваты пульсировали впереди, вытягивая перед собой длинные лапы с когтями, – казалось, будто они протаскивают их сквозь воду.
Все это происходило, пока аракисиан поднимался. И продолжал подниматься, а потом его голова, мимо которой они проплывали, оказалась совсем рядом, почти такая же длинная, как «Дитя приливов», и почти такая же широкая.
– Дыхание Старухи, – прошептал Динил, – он разнесет нас на части. Нам следует отвернуть в сторону.
В глубинах сознания Джорона возникла мысль: Вот он, мой страх, но почему-то он не боялся.
– Нет, – сказала Миас. – Мы будем смотреть.
Аракисиан продолжал подниматься, пока у Джорона не появилась возможность посмотреть на тело зверя и увидеть детали: костяные пластины вдоль спины, округлые и покрытые острыми ракушками, вроде тех, что растут на днищах кораблей; кожа, белая, как кость, если не считать восьми черных линий, идущих от восьми сиявших точек на голове, постепенно расширявшихся и исчезавших за кораблем, – эти длинные полосы шли вдоль всего тела существа.
Аракисиан продолжал подниматься.
И подниматься.
И подниматься.
И океан расступился над ним, вода стекала с него, точно слои мертвой кожи, открывая великолепное и поразительное тело. Исходивший от аракисиана жар обжигал лицо Джорона, и он чувствовал себя так, словно с него содрали кожу, обнажив белый череп.
Однако он не отступил назад.
Как и все остальные.
Когда голова полностью оказалась на поверхности, Джорон понял, что сиявшие на голове кейшана точки – это глаза. Два были огромными и имели форму слез, два поменьше находились сразу за ними. Еще два небольших глаза располагались над клювом и два – в верхней части головы. Все малые глаза кейшана были круглыми, хотя вряд ли их, немигающие и размером с тарелку, следовало называть малыми.
Казалось, огромные глаза в форме слезы изучают корабль, скользивший по воде рядом. Потом разноцветная волна пронеслась по телу аракисиана, от белого до темно-пурпурного к розовому и снова к белому, и в ответ послышались удивленные восклицания команды «Дитя приливов». Аракисиан открыл клюв, внутри которого блеснули зубы длиной с руку Джорона, и издал протяжный крик, хотя кого он звал? Кто знает? Свою подругу? Или о чем-то предупреждал? Может быть, приветствовал? Его голос был оглушительно громким, почти невыносимым, и таким низким, что задрожали кости корабля. Однако в нем присутствовали также средние и высокие тона. Словно все инструменты, и все песни, когда-либо слышанные Джороном, зазвучали одновременно, не заботясь о мелодии или выборе времени.
Все на корабле прикрыли уши руками, но Джорон не стал этого делать. Он услышал нечто диковинное в громком голосе аракисиана, уловил некий смысл, недоступный его пониманию, и ощутил глубокую печаль. Когда голова на длинной шее полностью поднялась над поверхностью и потоки воды обрушились в море, аракисиан вытянул ее вперед, и Джорон увидел на затылке зверя пару огромных, загнутых назад ветвистых рогов.
Аракисиан опустил клюв, и во все стороны тут же стали расходиться волны, а потом снова протрубил. Море завибрировало, как и корабль, но после того, как зов прошел сквозь фильтр воды, звук превратился в странную и невероятно красивую музыку.
– Он очень громкий, – сказал Меванс. – В этом ему не откажешь.
– Он красивый, – сказал Джорон.
– Да, так и есть, – проговорил Динил, стоявший рядом у поручней, а когда он повернулся, их руки соприкоснулись.
И цвет вновь затрепетал на коже существа. Джорону показалось, будто корабль и аракисиан летят над водой в пузыре. После каждого пронзительного зова вихрезмея устанавливалась противоестественная тишина, какая-то неподвижность, и, хотя «Дитя приливов» мчался по воде, казалось, он ее не задевает; такелаж не скрипел, крылья не трепетали и не щелкали, вода не шипела и не журчала у корпуса. Они просто существовали в одном времени и пространстве с аракисианом.
– Мы охотились на этих существ, – сказал Джорон, обращаясь скорее к себе, чем к кому-то другому. – Как? И зачем мы это делали?
– Мы в них нуждались, – ответил Динил.
Джорон переместил руку так, чтобы больше не касаться руки Динила.
Аракисиан тряхнул головой, Джорону показалось, что слишком медленно. Обрызгав водой палубу «Дитя приливов», это движение продолжило огромное тело, по которому промчалась сложная волна всех цветов радуги – от задней части шеи и вниз, а в следующее мгновение на спине кейшана с громким потрескиванием появились огромные слои ярко-красной кожи.